1 Из многочисленных на эту тему работ Прыжова (1860—1865) мы ограничиваемся только двумя: его работой о 26 юродивых и его авторецензией на эту работу. Первая работа вышла отдельным изданием в 1865 г. под названием: «26 московских лже-пророков, дур и дураков» (см. прилагаемый титульный лист этого издания). Это название не совсем точно совпадает с ее содержанием, так как в ней, кроме московских «пророков и юродивых», выведен целый ряд и провинциальных, а последние шесть «дур и дураков» — все воронежские. Но это неточность второстепенного порядка,— более существенна вставка в заголовок (и в текст) слова «лже» («лже-пророков», «лже-юродивых»), что существенно искажает мысль автора: может получиться впечатление, что Прыжов, кроме этих «лже-пророков» и «лже-юродивых», которых обличает, признает каких-то еще «истинных» пророков и юродивых, к которым у него иное отношение. Между тем в действительности Прыжов в этой лжи неповинен. Везде, и в письмах, и в авторецензии, и в «Исповеди», и, наконец, в журнальном тексте, откуда он свои заметки для этой книги собрал, мы находим у него всегда «пророки», «юродивые», «блаженные» без этой «лживой» прибавки. В соответствии с этой, не оставляющей никакого сомнения, действительной волей автора мы сочли нужным дать произведению Прыжова тот заголовок, под которым оно бы несомненно появилось, не опасайся он запрета цензуры. Подобного же рода поправки мы, в согласии с журнальным чтением, внесли и в текст, отбросив добавления: «мнимо» (в «мнимо-блаженный»), «псевдо» (в «псевдо-пророк»), «лже» (в «лже-юродивый» и «лже-юродство») и другие подобные.
2 Иван Яковлевич (Корейша) был в известных (каких именно, об этом рассказывает сам Прыжов) кругах Москвы очень популярным лицом не только в последнее десятилетие своей жизни (50-е гг.), но даже и некоторое время после своей смерти (он умер 80 лет, в 1861 г.). О нем, рассказывает Лев Толстой в «Юности» (гл. XXII и XXV), велись споры в доме Нехлюдовых, причем Дмитрий Нехлюдов (студент) оказывается неожиданно горячим сторонником Ивана Яковлевича. Федор Достоевский уделил Ивану Яковлевичу целую главу в «Бесах» (глава V, 2), где он выведен под именем Семена Яковлевича и обрисован так сходно с описанием Прыжова, что мы должны видеть здесь прямое влияние автора «26 юродивых» на автора «Бесов» (более подробно об этом — в моей статье
220
['.«Прыжов и Достоевский»). За Ивана Яковлевича ратовали не только мра-хобесы, как редактор «Домашней беседы» В. И. Аскоченский и А. М. Бу-. харев (архимандрит Федор), но и такие деятели, как Аполлон Григорьев. Для другого, противоположного, лагеря Иван Яковлевич является символом мерзости, суеверия и скудоумия «общественной» жизни, которую са-| тирическая литература, с «Искрой» во главе, бичевала пером и кистью (см. приложенную карикатуру на Ивана Яковлевича, заимствованную нами из «Искры»). «Значительность» фигуры Ивана Яковлевича можно лучше всего показать одним разговором, который приводит И. А. Худяков в своей «Автобиографии»: «В начале мая 1862 г. на одной волжской пароходной пристани я встретился с двумя гарнизонными офицерами, которые наивно мне предложили следующий вопрос: «Скажите, пожалуйста: в Петербурге мы знаем — первый либерал Чернышевский, ну а в Москве кто первый либерал?» — «Будто уж вы не знаете! Конечно, Иван Яковлевич» (Худяков. Опыт автобиографии. Женева, 1882). Эта горькая реплика в устах Худякова достаточно иллюстрирует Москву, в которой такие фи--,. гуры, как Иван Яковлевич, вырастали до таких грандиозных размеров, и { имеет в виду гнусную статью «Северной пчелы» (1862, № 70), в которой | говорилось, что Чернышевский и Корейша «одного поля ягоды» и что I «Иван Яковлевич писал «кололацы», а г. Чернышевского статья в «Современнике» тоже «кололацы» в своем роде»... Слишком об этом распространяться не приходится, тем более, что Иван Яковлевич — только самая первая, но не единственная фигура в этом роде: за ним в одной Москве было еще 25 таких же, а в тогдашней России, «словно листья в ноябре», ; несосчитанное множество.
3 «Домашняя беседа», один из самых реакционных органов того вре-: мени, полемизируя с этим описанием Прыжова, приводит письмо одной > почитательницы Ивана Яковлевича, «весьма образованной дамы», к своей знакомый. Вот что эта «весьма образованная дама» пишет: «Не знаю, что тебя напугало: неопрятность или безобразие физиономии, выставленные в книжке Прыжова? Неопрятности и ожидать нельзя: Иван Яковлевич находится не где попало, а в казенном заведении. Личность же Ивана Яковлевича не только замечательна, но и привлекательна. Белизна лица, шеи и рук так живы...» (Домашняя беседа. 1861. № 46 — «По поводу погребения Ивана Яковлевича Корейши». Статья анонимная).
4 Олсуфьев Василий Дмитриевич (1796—1858) — гофмейстер при Александре II, ревностный приверженец православия; состоял в дружбе со многими «святителями».
5 «Записки» Ивана Яковлевича и по стилю и даже по почерку напоминают «записки» Григория Распутина (см. прилагаемый образец).
6 «Кололацы» стало с руки Ивана Яковлевича ходким словом в русской журналистике 60-х гг. Мы уже видели (см. примеч. 1), как «Северная пчела» применяла это слово в полемике против Чернышевского. Еще раньше, и также в борьбе с «Современником», использовал это слово Катков. «Кололацы! кололацы»! — писал он в статье «Старые боги и новые боги».— А разве многое из того, что преподается и печатается,— не кололацы. Разве философские статьи, которые помещаются в нашем журнале,— не кололацы... Впрочем, изречение Преображенского оракула только на пер-
221
вый взгляд бессмысленно, а в сущности оно не без смысла. Иван Яковлевич с даром прорицания обладал, повидимому и даром языков и на этот раз он пророчествовал по-польски. Оно вышло не совсем удачно, но изречение его есть ни что иное, как польская пословица, имеющая такой смысл: без труда не будет калачей... Не худо, чтоб этот смысл представлялся нашим доморощенным мыслителям. Без труда ничего не дается. Кто выдает себя за мыслителя, тот не должен принимать на веру, без собственной мысли, ничего ни от г. Аскоченского, ни от г. Бюхнера, ни от Ивана Яковлевича, ни от Феер-баха... Только ли на свете прорицалищ, привлекающих к себе толпу раболепных поклонников, что желтый дом в Преображенском» (Русский вестник. 1861, январь. С. 893—894). В ответ на этот выпад Каткова В. С. Курочкин в стихотворении «Ты помнишь ли, читатель благосклонный» (Искра. 1862. № 50) писал:
Ты помнишь ли период русской прессы, Когда Катков на мнимой высоте Из кололац российские прогрессы Выделывал в сердечной простоте, Какие он отмачивал коленцы...
Прошли года. Корейша путь свершил; Московского юродивого братцы Пошли за ним дорогою прямой. Нью-Лондон пал — и только кололацы Остались нам, читатель добрый мой.
Примечательно, что через тридцать с лишним лет, уже в 90-х гг. А. Волынский снова возвращается к этому слову и, посвящая ему специальную статью, пишет: «...Это хорошее, звонкое, выразительное слово. Оно не существует ни в одном словаре, ни в одном языке, не выражает никакого определенного понятия, и в этом именно его отличительное свойство, его исключительный смысл» (ВолынскийА. Кололацы. Забытое слово // Северный вестник. 1894. Кн. XII. С. 86—88).
7 Описанию похорон Ивана Яковлевича посвящена в «Северной пчеле» (1861, № 207) статья С. Калошина «Последние почести Ивану Яковлевичу».
8 «Стих на похороны Ивана Яковлевича» принадлежит не Прыжову, а Ф. Б. Миллеру (псевдоним: Гиацинт Тюльпанов). См.: Развлечение. 1861. № 11 (36).
' Н. Скавронский (А. С. Ушаков) в своих «Очерках Москвы» (М., 1862) пишет о Мандрыге: «...Оставшийся сиротою после смерти Ивана Яковлевича, его достойный преемник, знахарь и предсказатель, Мандри...» (Вып. I. С. 212). В журнальном варианте этого очерка Прыжов ссылается в этом месте на «Московские ведомости» (1861, № 242), где мы находим рассказ об очередном шарлатанстве Мандрыги в статье Н. Б.: «Гадатель».
10 Отсюда, осознавая себя бытописателем этого Преображенского района, Прыжов, вероятно, и присвоил себе псевдоним Преображенский, под которым он в «Развлечении» написал рецензию на «26 юродивых» и несколько других бытовых очерков (см. «Библиографию»).
и В этом «походе» Матрены Макарьевны на Киев принимал участие и сам Прыжов, и его рассказ здесь, как, впрочем, и в других очерках, есть повествование очевидца. Вот как он об этом паломничестве рассказывает в «Исповеди»: «Житие Ивана Яковлевича»... помогло мне открыть целый мир неслых иного фанатизма, невежества и разврата, какого не найдешь и у дикарей, и все это на лоне московского православия. Я и прежде знал много кое-чего, но теперь ужаснулся, и чтобы окончательно исследовать этот мир, я облекся в рубище, в суму и с целой ордой ханжей (штук 150), и в том числе девочек, сманенных ханжами для продажи, пошел в поход по монастырям... Тут было жесточайшее пьянство, явная торговля невин-ностями, фанатические рыкания, песни, молитвы, истерики, чтения писаний и колдовские заклинания. Последствием этого была книжка о юродивых».
12 Ср. с этим рассказом об «отце Гаврииле» характеристику ханжи Фомы Опискина в повести Достоевского «Село Степанчиково и его обитатели». Сходство в целом и в ряде деталей простирается так далеко, что, быть может, следует сделать вывод, что Достоевский воспользовался и этим очерком Прыжова (он в «Сказании» уже имелся) для своего «Села Степанчикова», как очерком об Иване Яковлевиче для сцены в «Бесах», (см. статью «Прыжов и Достоевский»).
13 Кановия — общежительный монастырь; киновиарх — его настоящий блюститель.
14 Об этом тульском «Кирюше» есть упоминание в «Детстве» Л. Толстого (где также выведен юродивый — Гриша). Наталья Николаевна (мать «Коленьки») говорит своему мужу: «Я тебе рассказывала, кажется, как Кирюша день в день, час в час предсказал покойнику папеньке его кончину» («Детство», гл. V).
15 Начиная с этой характеристики Никанора и до конца книги рассказ идет уже не о московских, а о воронежских юродивых, я вся эта часть «26 юродивых» есть переиздание анонимной статьи Прыжова «Нечто о воронежских пустосвятах и юродивых» из «Воронежской беседы» (1861. С. 145—155). Там этим очеркам предшествовало небольшое общее вступление, которое мы в виду его характерности для воззрений Прыжова не только на юродивых, но и на кликуш, здесь и приведем:
«В жизни общественной всякое явление, выходящее из ряда обыденных, обусловливается степенью умственного и нравственного развития общества, среди которого совершается тот или другой факт. Там, где образование проникает не в одни только привилегированные слои общества, а во всю массу народа, там религиозные идеи не могут уклоняться от своей первобытной чистоты, не могут находиться в зависимости от своекорыстных, темных целей.
Не то бывает в стране, где большинство населения не пользуется еще не только общечеловеческим образованием, но даже просто грамотностью, где понятия и верования народа часто слагаются не под влиянием разумных убеждений, а вытекают из совершенно иных начал. Эти, быть может, сами по себе и чистые начала, искажаясь под влиянием невежества и оставаясь без исправления, царят в обществе на правах какого-то священного предания. Неясное и неправильное понимание многих свя-
222
223
щенных легенд о ратоборстве святых мужей с нечистыми духами, о юродивых и блаженных, сильно заражает простой народ мистицизмом, который олицетворяется в одних лишь внешних формах, без всякого духовного содержания. Благоговейное, но ложно понимаемое, воззрение на все виды духовного подвижничества первобытных христиан нередко порождает в нашем простонародье особенного рода фанатизм, который почти всегда делается добычею самой грубой спекуляции.
Влияние темной силы невежества глубоко проникает в самые чистые, в самые сокровенные источники человеческого сердца. Кому неизвестно, какие дикие формы приняла в великом простонародье истерика, эта душевная болезнь слабого женского организма? В нелепом образе кликушества, неизвестного малороссиянам, она представляется простонародью каким-то порождением злого духа, порчи, исцеляемой только чудесною, сверхъестественною силой. Но возмутительность факта заключается не во взгляде на его происхождение, а в возможности его существования, против которого имеющие все средства бороться не только не боролись до сих пор, но, по выражению Сковороды, не помним откуда-то нами вычитанному, это грустное явление «поглаживали, глаголюще: «спи, не бойся, место покойное: мир! и несть мира!»
Желание ничего не делать, быть в почете, пить и есть на чужой счет, да еще и наживать деньги, породило в нашем простонародье множество ханжей, юродивых, блаженных и прорицателей. Сознательные и личные такого рода проделки составляют прямой налог на людское невежество; но есть еще налоги и косвенные. В деревнях дурачкам от рождения или полоумным небогатая семья часто дает волю бродить где им угодно; такие идиоты, большей частью, бывают молчаливы. Если же случается им заговорить, то они обыкновенно произносят какие-то отрывочные звуки без смысла, связи и значения. И вот такой пасынок природы бродит себе покойно до тех пор, пока не наткнется на какую-нибудь сметливую ханжу, или на одержимых излишним верованием в «сония и видения»; первая, без церемонии, перекрестивши такого идиота в прорицателя, обращает его в крепостную, доходную статью: водит своего пророка по домам и собирает во имя его все, начиная от денег до бакалейных товаров. Последняя, напротив, из сердоболия зазовет к себе дурачка, как «божьего человека», и уже непременно так или иначе убедится в его пророчестве, о чем непременно огласит по целому околотку. Когда же пророк поневоле войдет в известность, то обыкновенно из деревни является его семья и тогда уже берет его под свою опеку, оставляя, впрочем, иногда свой клад временно во владение какой-нибудь ханжи, с условием половинного дележа доходов.
В деле темного и дикого суеверия, ослепляющего светлый и прямой взгляд нашего народа, Воронеж не только не отстал от Москвы, породившей пресловутого Ивана Яковлевича, но едва ли не превзошел нашу первопрестольную столицу, едва ли не был в одно время нарочито знаменитым по этой части городом. Плохо зная общественную историю нашего города до тридцатых годов, мы не можем сказать, до какой степени было развито в нем кликушество и юродство. Но с тридцатых годов мы сами были свидетелями появления множества кликуш и очень немудрых ловцов,
224
которые довольно-таки покуралесили в Воронеже. Вот в кратком очерке подвиги некоторых из этих личностей. Отпущенник помещика Викули-на...» (Нечто о воронежских пустосвятах и юродивых // Воронежская беседа. 1861. С. 145-146).
16 Печатается по «СПб. ведомостям» (1865, № 34), где этот очерк имеет подзаголовок «Корреспонденция Спб. ведомостей». Очерку в «корреспонденции» предшествует авторское пояснение: «Это письмо — вроде продолжения следующего (СПб. Ведомости. № 13). «Молодая жизнь растет сильнее и сильнее», сказали мы там, но эта молодая жизнь молода только извне, а не по внутреннему содержанию».
Обе корреспонденции анонимны, но, поскольку «Углицкие юродивые» принадлежат, несомненно, Прыжову, то, следовательно, и первая корреспонденция (СПб. ведомости. 1865. № 13), «Нравы и обычаи Углича»,— тоже Прыжова.
17 Анонимное упоминание Прыжова в одних своих работах о других, своих же, работах — постоянная манера Прыжова.
18 Печатается по «Развлечению» (1865, № 12), где эта статья — за подписью «Преображенский». Вся статья в целом и в особенности ее конец не оставляют никакого сомнения в том, что под псевдонимом «Преображенский» скрывается здесь сам Прыжов. В статье этой мы имеем, следовательно, авторецензию. Раскрытием псевдонима «Преображенский» устанавливается авторство Прыжова и еще за несколькими статьями в «Развлечении» 1865 и 1866 гг., подписанными этим же псевдонимом (см. «Библиографию»). О выборе Прыжовым именно этого псевдонима см. примеч. 10.
19 Страницы здесь, как и повсюду указанные Прыжовым по первым изданиям, нами соответственно переменены на страницы настоящего издания.
20 См. «Углицкие юродивые и предсказатели» и прим. 16.
21 См. там же.
22 Аскоченский, редактор «Домашней беседы», полемизируя с книгой Прыжова «Житие Ивана Яковлевича», писал: «Никто не докажет, что Иван Яковлевич развратил кого-либо, а ваши литературные обозрения, ваши хроники, мотивы и беранжерские песенки — настоящие экскременты, которыми вконец растлевается современная молодежь и которые вы-рождают из себя целые толпы камелий... Если московский юродивец действительно вреден для общества, то правительство давным-давно прекратило бы к нему потоки многочисленных почитателей» (Блестки и изгарь // Домашняя беседа. 1861. № 15).
Последний довод «Оглашенного» (так называли Аскоченского в радикальной и сатирической литературе 60-х гг.) особенно убедителен: раз правительство поощряет почитание Ивана Яковлевича, значит... значит, по Прыжову, как раз обратное: что правительство — из того же теста, что и Иван Яковлевич, что рука руку моет и... обе грязны.
23 Этим сопоставлением прямо указывается, что автор «26 юродивых» (они вышли анонимно в отдельном издании и псевдонимно в «Развлечении») — одно лицо: Прыжов. Мы, впрочем, зная «Исповедь», где это сказано прямо, в этом указании уже не имеем надобности.
225
24 Весь последний абзац повторен Прыжовым в тех же самых выражениях и с теми же подробностями, как и в «Исповеди», чем псевдоним «Преображенский» раскрывается окончательно.
25 Печатается по «Вестнику Европы» 1868, кн. X, стр. 641—672. На тему о кликушах мы имеем еще большую статью Прыжова (1860 г.), воспользовавшегося работой А. Клементковского «Кликуши», чтоб в полемике с ним развить свои воззрения на этот предмет; попутно касался он этой темы и в работах о юродивых (см. примеч. 15). Судя по письмам Прыжова к Стасюлевичу («Письма», № 10 и 11), работы Прыжова о кликушах должны были составить один из отделов его «Истории русской женщины».
26 Гиппократ — древнегреческий врач V века до нашей эры (род. около 460 г.), один из первых стал исходить и в теории медицины и в лечебной практике из непосредственных наблюдений и эмпирических исследований человеческих болезней.
27 Платон (429—348) — древнегреческий философ крайне идеалистического направления. Платон сам и школа его смотрели на болезни, как на некую «демоническую» одержимость и, соответственно этому воззрению, некоторые недуги признавали «священными».
28 Аполлоний Тианский (из Каппадокии) прослыл в античном мире великим магом и чудотворцем. До нас дошло его жизнеописание, сделанное Филостратом. Личность и жизнь Аполлония обросли легендами и преданиями, из-под которых только с трудом можно вылущить реальное историческое ядро.
29 Ювенал — римский сатирик I века нашей эры.
30 Один — верховное божество в мифологии древних германцев.
31 Григорий Богослов (328—390) — один из отцов церкви.
32 «Изыдите, нечистые духи, сколько б вас ни было, один или множество».
33 Демонология безумия.
34 Иосиф Флавий — еврейский историк I века нашей эры; писал по-гречески. Его «Древности» охватывают в 20 главах всю историю еврейского народа до его времени.
35 «Маяк», или в полном его наименовании «Маяк современного просвещения и образованности»,— ежемесячный журнал, выходивший с 1840 по 1845 г. под редакцией П. А. Корсакова и С. А. Бурачка; в соответствии с политической физиономией своих редакторов, известных мракобесов, отличался крайней ретроградностью.
36 Москва (под ред. И. С. Аксакова). 1867. № 100.
37 Шевырев Степан Федорович (1806—1864) — историк русской словесности, критик и поэт. Профессор Московского университета с 1834 до 1857 г. Примыкал к славянофилам, но, в сущности, был правее и их — придерживаясь теории «официальной народности». Белинский его неоднократно язвительно высмеивал, как публициста, а о его поэзии мы находим несколько строк в одной эпиграмме Б. Н. Чичерина: «В дни верноподданных скандалов, когда пел оды Шевырев, в честь тупоумных генералов давали много мы пиров» (Чичерин Б. Н. Воспоминания. М., Московский университет. 1929. С. 103).
38 Печатается по книге Прыжова «Нищие на святой Руси», с подзаголовком: «Материалы для истории общественного и народного быта, в России» (М., 1862). Об истории издания этой книги см. в «Исповеди».
39 Выбор эпиграфа из И. С. Аксакова очень характерен для полемических приемов Прыжова: вся книга Прыжова направлена именно против мысли, в этом эпиграфе выраженной (см. конец 4-й главы). Лично с Аксаковым Прыжов был одно время довольно близок, и «Памятники народного быта болгар», издаваемые им вместе с Л. Каравеловым в 1861 г., Аксаковым даже субсидировались.
40 Очень характерны и для воззрений Прыжова и для его «эзоповского языка» это «покуда»; мысль Прыжова такова: при современном устройстве общества и не может не быть бедности, но бедность — не «вечная» категория, а только «покуда» все «человеческое общество» не будет радикально перестроено. Sapientis s?t...
•» Любопытно, что различие между «бедными» и «нищими», правда, в совершенно другом плане, находим почти в это же время и у Достоевского в монологе Мармеладова, жизненный путь которого во многом схож с бытом Прыжова. «Бедносгь не порок,— говорит Мармеладов,— но нищета, нищета — порок-с. В бедности вы еще сохраняете благородство врожденных чувств, в нищете же — никогда и никто» (Преступление и наказание. Ч. I. Гл. 2).
42 Указываемая Прыжовым статья А. Эвальда носит заглавие не «Нищие», а «Нищенство».
43 Типичная для Прыжова идеализация «мифических» времен, как контраст временам «историческим». Но в устах профессионала-лиисра/ио-ра примечателен этот протест против того порядка, в силу которого «одному предназначено заниматься литературой, а другому пахать землю на литераторов».
44 Здесь и повсюду, где Прыжов говорит об истоках болгарской народной словесности, он опирается на материалы, изданные им вместе с Л. Каравеловым: «Памятники народного быта болгар».
45 Противоставление Южной (Киевской) Руси Северной (Московской) — идея, которую Прыжов проводит во всех своих произведениях, и с особой яркостью в «Южной Руси в истории ее литературы» (во львов-ском издании). В этих воззрениях Прыжов перекликается с украинским историком и публицистом П. А. Кулишем в ранней поре его деятельности, резко, однако, от него отталкиваясь там, где Кулиш выявляет свои реакционные воззрения, например, в оценке революционной поэзии Шевченко,— оценке, которая от Кулиша оттолкнула всю радикальную украинскую интеллигенцию.
46 «Доброе сердце Грозного» — уж само это словосочетание выдает иронию Прыжова, который, конечно, как историк, хорошо знал всю степень «доброты» Грозного (см. с. XXXV).
47 См. примеч. 39.
48 Т. е. пропиваются.
49 О сельских нищих см. ниже, в статье «Нищенство».
50 Патетический конец книги — конечно, явно горький сарказм. О
226
227
том, как, по Прыжову, действительно следует бороться с нищенством, см. ниже, в статье «Нищенство».
51 Печатается по «Современному слову» (1862, № 125). Статья анонимна, но принадлежность ее Прыжову вне сомнения: об этом говорит и все ее содержание, и ссылки, аналогичные тем, которые мы находим в «Нищих на святой Руси», и, наконец, характерное для Прыжова самоцитирование своих прежних произведений.
Собственно о нищих в статье говорится сравнительно немного и лишь попутно; основная тема — артель в народных представлениях в настоящем и возможная роль артели в будущем. Насколько воззрения Прыжова по этому пункту связаны с современными ему знаменитыми дебатами о сельской общине («мир») и возможности для России отличного от Западной Европы «самобытного» пути развития,— комментировать излишне.
52 И здесь, как и в «Нищих на святой Руси», Прыжов отталкивается от Аксакова, против которого, как главного антагониста в этом вопросе, он и полемизирует (см. прим. 39).
53 Религиозно-нравственное оправдание «копеечной» благотворительности характерно не только для Аксакова, но и для всех славянофилов и к ним примыкающих «почвенников». Достоевский в своих произведениях также проводит мысль о том, что подаяние милостыни нравственно возвышает и дающего и берущего («Дорогая копеечка» в «Записках из Мертвого дома»; ср. также осуждение Достоевским Раскольникова за то, что он поданную ему милостыню бросил в воду и этим, по Достоевскому, совсем как и по Аксакову, «отрезал себя сам от всех и всего». См.: Преступление и наказание». Ч. II. Гл. 2). Этому «братству во Христе» Прыжов противоставляет мир и братство, как институты социальные, которые должны заниматься не помощью нищим, а уничтожением того общественного порядка, который нищенство и порождает и культивирует.
54 Это замечание Прыжова показывает, что, при всей идеализации русской сельской общины, он уже очень рано (в начале 60-х гг.) видел процесс диференциации деревни по двум полюсам: бедняков н мироедов-кулаков. В большинстве своих работ Прыжов, однако, не то что расслоение крестьянства забывает, но недостаточно его учитывает и суммарным термином «народ» прикрывает как шапкой весь сельский «мир».
55 Остромирово евангелие — памятник XI века.
56 См. примеч. 53.
57 Весь устав монастырский, проектируемый Прыжовым, от первого пункта, по которому все сборы и доходы принадлежат общине, до последнего — подразделения монастырей, в зависимости от их общественных заслуг, на лавры, первоклассные и заштатные,— явный курьез, очень возможно, что и нарочитый со стороны Прыжова. В сущности, имей Прыжов власть, он бы, конечно, все монастыри вывел «за штаты»... жизни.
58 «Последний абзац выражает основную тенденцию всей статьи Прыжова и сводится к тому, что и Герцен говорил, и почти в тех же выражениях, ибо во взгляде на сельскую общину исходил из тех же предпосылок, что и Прыжов. «Задача новой эпохи, в которую мы входим,— писал Герцен,— состоит в том, чтоб на основании науки сознательно раз-
вить элементы нашего общинного самоуправления... минуя те промежуточные формы, которыми по необходимости шло, путаясь, по неизвестным путям, развитие Запада»; или в другом месте: «Чем прочнее и больше выработаны политические формы, законодательство, администрация, чем. дороже они достались, тем больше препятствий встречает экономический переворот. Во Франции и Англии ему представляется больше препятствий, чем в России».
59 Печатается по «Развлечению», 1864, № 6.
60 Поразительную свою осведомленность в топографии московских кабаков Прыжов, как известно, использовал не только в своей научно-литературной деятельности, но и в революционной практике, когда по поручению «Народной расправы» вел агитацию среди посетителей трактиров и кабаков (см. «Исповедь» и вступительную к ней статью).
61 Печатается по «Развлечению», 1864, № 13.
62 Анализ этого абзаца — трактовка Прыжовым роли евреев-корчмарей — см. во вступительной статье к «Очеркам»; там же и о полемике Прыжова с «Биржевыми ведомостями».
63 Баиуринский Ал. «Ответ на статью г. А. Свидницкого по поводу дозволения евреям проживать в селах и деревнях и содержать питейные заведения» (Биржевые ведомости. 1863. № 601.
64 Статья К. Афанасьева «Из Александрии».
65 Статья В. Колошина «Голос из села Иванова».
66 Печатается по «Развлечению», 1864, № 22.
67 Печатается по «Русскому архиву», вып. 7, с. 1053—1064.
68 Об этом «историческом» подходе Прыжова см. во вступительной статье к «Очеркам».
69 Очень тонкое замечание: действительно, несмотря на то, что кабак был в течение ряда веков самым общеупотребительным названием питейных заведений, слово это никогда не появлялось на вывесках, и в наименовании Прыжовым своего главного труда именно «Историей кабаков» был своего рода вызов.
70 «Жертвы падают здесь: не овечьи, не бычачьи, но неслыханно человеческие» — стих Гете из «Коринфской невесты». Эти стихи были у Прыжова часто на устах: ими кончает он статью «Корчма», ими же — и свое «последнее слово» на суде.
71 «Быт русского народа» — обширный труд, над которым Прыжов работал еще в 60-х гг. и продолжал работать по выходе из поселения, в 80-х гг. От этого труда до нас почти ничего не дошло,— мы под этим заголовком объединили все те очерки, которые наиболее близко с этой темой соприкасаются.
72 «Из деревни» печатается по «СПб. ведомостям», 1861, № 242. Статья чрезвычайно примечательная и в биографическом отношении, так как описывает село, в котором родился крепостным крестьянином отец Прыжова и куда сам Прыжов частенько наезжал, и в отношении бытовом, так как в ней дана картина крупного подмосковного села, каким его застала реформа 61-го г. При этом село дано не только в момент посещения его Прыжовым, но и в прошлом, по рассказам стариков-крестьян, так что мы в этой статье имеем, хотя и в сжатом виде, «историю одного села».
228
229
73 Село Середниково, или Средниково, родина отца и родных Прыжова, лежит по пути из Москвы в Ильинское в четырех километрах от Октябрьской железной дороги.
74 Характерный штрих для настроений только что «освобожденной» деревни: всякий звон колокольчика вызывает тревогу: не становой ли?..
75 Т. е. бывают в церкви лишь раз в году, на пасху.
76 Многоточием Прыжов очень во-время обрывает свою мысль, но и сказанного достаточно, чтоб понять, куда он клонит и что за объяснения он давал народу на плотине, любуясь мощными порывами полноводной весенней реки. Об этом, равно как и о других аналогичных местах, см. в нашей вступительной статье «И. Г. Прыжов и его литературное наследие», где эта статья Прыжова разобрана в качестве образца его «эзопова языка».
77 Прыжов описывает здесь зажиточный слой крестьянства, который может себе позволить роскошь пить дорогие вина, тут же отмечая, что, конечно, беднота пьет на праздник одну водку.
78 Прыжов был ревностным этнографом и, естественно, записал тут же, на пиру, услышанную им народную песню.
79 Судя по названию (по имени владельца) села — Алешине,— речь идет о Всеволодском Алексее.
80 Сын одного из последних владельцев этого села, Алексей Аркадьевич Столыпин, так описывает в «Столице и усадьбе» это «родовое столыпинское гнездо»: «Этот сад за дремлющим прудом, этот старинный барский дом, увенчанный бельведером, соединенный подковообразной колоннадой с четырьмя каменными флигелями, это строгое и простое в своей классической красоте произведение Растрелли дорого созвучиями своего имени любителям родной поэзии: несколько лучших своих стихотворений Лермонтов пометил словом «Средниково». В это родовое столыпинское гнездо переселилась из Пензенской губернии бабушка Лермонтова, Арсеньева (урожденная Столыпина), когда для воспитания молодого поэта явилась необходимость в близости большого города» (Столыпин А. Средниково // Столица и усадьба. 1914. № 1).
Таково описание этого места в «Журнале красивой жизни» (подзаголовочное название «Столицы и усадьбы) с горы, но мы имеем описание этого места, как оно выглядело в это же время и из-под горы,— описание, которое принадлежит самому Прыжову: «В этом селе барский дом на горе, а село под горой, и вот, когда на этой горе Лермонтов воспевал мадригалы некоей Хвостовой: «Вокруг лилейного чела ты косы дважды обвила», тогда в селе, под горой, дело шло совсем не о «лилейном челе», а о кнуте: кнут гулял еще по плечам моей тетки и дяди...» («Исповедь»).
81 Нестеровы — крупный дворянский род; владели в Московской губернии большими земельными участками.
82 Дребуш, вероятно, Александр Федорович (1783—1855),— сенатор.
83 Салтыков, вероятно, Иван Петрович,— известный екатерининский вельможа, фельдмаршал.
84 Столыпин Аркадий Дмитриевич (1822—1899) — генерал-губернатор Восточной Румелии, автор ряда статей, преимущественно мемуарного характера.
230
I
85 Столыпин Дмитрий Алексеевич (1785—1826) умер, оставив своего сына, Аркадия Дмитриевича, четырехлетним ребенком. Возможно, что словами «почитал вместо отца...». Прыжов намекает на слухи о близких отношениях Б. (Бахметьева) к жене Дмитрия Алексеевича.
8« Дальнейшая история села Середникова также типична: в начале 70-х гг. оно переходит из дворянского владения к богатому купцу Ивану Григорьевичу Фирсанову (ум. в 1881 г.), а затем к его дочери, Вере Ивановне Фирсановой, которой и принадлежало до Октябрьской революции. Ныне в усадьбе Столыпиных и Фирсановых помещается санатория Мозд-равотдела для нервнобольных, которая в память о некогда здесь жившем Лермонтове названа «Мцыри» (Туннель. 1925. № 5 (8). С. 15).
87 См. примеч. 85.
88 Весь дальнейший рассказ Прыжова рисует нам типичный рост крепкого кулака, который из кустаря-одиночки превращается в крупного предпринимателя с годовым оборотом в сотни тысяч. «Братья Зенины» становятся богатым торговым домом, конкурирующим с столичными и иностранными фирмами. Эквивалентом этому на другом полюсе деревни мы имеем рост крестьян, превращающихся в «фабричных», как это видно из цифр, приводимых Прыжовым. Характерен в описании Прыжова и быт этих выросших богатеев, у которых в квартире развешаны, «совсем как у городских», портрет Рашели, Эсмсральда с козой, купающиеся женщины и тому подобные продукты «цивилизации».
89 Прыжов, правда, в некоторых местах оговаривается, что его рассказ описывает состоятельных,— все же он слишком обобщает свои наблюдения. Начав с того, что колокольчик (см. примеч. 74), не вовремя прозвеневший, вызывает у жителей тревогу, не становой ли едет, он кончает чуть ли не идиллией, не рассмотрев (или не рассказав), какой ценой куплено это благосостояние «Дома Зениных». Больше того: он так усиленно занят расхваливанием доброкачественности продукции Зениных и сообщениями о том, где и когда можно продукты эти видеть и приобрести, что у нас возникает подозрение, не «заинтересовал» ли Зенин (Василий Семенович, как его дружески называет Прыжов) приехавшего гостя и не есть ли весь конец статьи Прыжова — прямо реклама по заказу. Наше подозрение имеет тем большее основание, что в «Исповеди» Прыжов нам сам сообщает, как, находясь в крайней нужде, он иногда принужден был выступать и в качестве комиссионера. Не было ли и здесь некой «комиссии»?.. Во всяком случае, общение с кулаками действует разлагающе, и одна из лучших статей Прыжова оказалась в последней своей части (но только в последней) с «душком». Но и в этой части, минуя указанное, остаются ценными сообщения Прыжова о торговых предприятиях подмосковного села в 1861 г., о числе на отдельных предприятиях наемных работников и учеников, о росте предприятий, об их годовых оборотах.
90 Здесь Прыжов снова агитирует: вам нужны учителя; учителя имеются, и они к вам стремятся, но между ними и вами стоит начальство,— сделайте же нужные выводы...
91 Печатается по «Голосу», 1863, № 56. Об этой статье Прыжов писал Краевскому: «Посылаю вам статью об азартных играх в Москве. Будь я редактором, я бы заплатил за нее на вес золота...» («Письма», № 3).
231
92 «Мы созрели» и «мы не созрели» были двумя боевыми формулами начала 60-х гг. и пошли в ход со времени публичных выступлений Е. И. Ламанского в Пассаже (в декабре 1859 г.) и М. П. Погодина в Думе (март 1860 г.) на научном диспуте с Костомаровым. Н. А. Добролюбов в «Свистке» (№ 4) этим дебатам о «нашей зрелости» посвятил несколько сатирических статей и стихотворений. Так же саркастически звучит это «мы созрели» и в устах Прыжова.
93 Печатается по «Развлечению», 1865, № 20. Статья имеет подпись «Преображенский», но мы уже знаем, что под этим псевдонимом в «Развлечении» писал Прыжов (см. примеч. 10 и 18). Этот и следующие два очерка по форме своей полубеллетристичны,— жанр, которого мы за Прыжовым до сих пор не знали, хотя и имели свидетельство К. К. Ар-сеньева (защитника Прыжова на суде), что среди бумаг Прыжова он видел груды материалов и подобного рода.
Рассказ Прыжова, несомненно, отражает какой-то подлинный факт, имевший место с одним из друзей его юности, и дает нам представление о Прыжове, каким он был в самые молодые годы, только что по окончании московской гимназии: он уже и тогда, оказывается, говорил, «князю Петру Сергеевичу» такие слова, от которых богатая хозяйка дома, где разговор происходил, «горела как на огне».
94 Печатается по «Развлечению», 1865, № 43. Статья в том же жанре, что и предшествующая, подписана тем же прыжовским псевдонимом: «Преображенский» (см. примеч. 10, 18 и 93).
95 Печатается по «Развлечению» 1866, № 14, подписана «Преображенским» (см. примеч. 10, 18, 93 и 94). Озаглавлен рассказ — «Смешное», и рассказчиком выбран человек, который сам не сознает всего ужаса им рассказанного; тем сильнее действует он на слушателя (Прыжова) и через него на читателя. Этот рассказ — хорошая иллюстрация к известным словам Белинского о том, что у крепостных нет даже имен, а только клички, даваемые им господами.
96 Печатается по «Современной летописи», 1868, № 13. 4 апреля 1868 г. Прыжов писал Краевскому: «Я заложил свою библиотеку, я оставляю Москву. Я нанялся смотрителем работ на железных дорогах между Орлом, Киевом, Харьковом и Витебском, на днях еду туда. С дороги буду писать вам письма обо всем, что встречу, а встречу целый новый мир... По сему предмету я уже вчера был приглашен и, приглашенный, наивежливейшим образом принят Катковым. Я обещал ему писать. Ему обещал я писать, но только не более двух статей...» («Письма», № 7). Одной из этих двух статей и является «От Москвы до Киева»; что до второй статьи, то ее Катков не только не пропустил, но, как выражается Прыжов, «сожрал». В вводной статье к «Письмам» мы подробнее останавливаемся на тех мотивах; которые Прыжова побудили предложить Каткову свои статьи,— здесь же отметим, что и сама служба Прыжова на железной дороге длилась очень недолго (об этом см. в «Исповеди»).
Вся статья написана сугубо «эзоповски», ибо Прыжов подвергался здесь не только общей правительственной цензуре, но еще и дополнительно цензуре катковской. При этих условиях нужно удивляться не тому, как много в ней умолчено, а тому, что все-таки кое-что сказано.
97 В свете «исторического понимания», о котором здесь Прыжов говорит, нет сомнения, что «перевороты, преобразования, реформы» — это три приблизительных слова, потому что нельзя было сказать одного точного — «революция». И многоточие, которым фраза оборвана (по воле ли редактора, не давшего мысль докончить, или самого Прыжова, не решившегося ее окончить), сигнализирует, что «новые люди» и «вся современность, катящаяся по железному пути», куда-то ведут определенно, подталкиваемые «экономическими силами, почти неведомыми...»
98 Московско-Рязанская железная дорога была «построена» акционерным обществом, главными заправилами которого были П. Г. Дервиз и инженер Мекк. Концессионеры получили при этом правительственную гарантию на сумму, далеко превосходившую строительную стоимость дороги, так что она в сущности была построена на один облигационный капитал, который Дервиз разместил за границей. Подобного рода финансовые махинации сделались с ловкой руки Дервиза обычной традицией для всех последующих железнодорожных концессионеров. «Специалисты» получали, предварительно «заинтересовав» в будущем предприятии соответствующих лиц, концессию с правительственной гарантией на облигационный капитал, достаточный для постройки железной дороги. Акции получались даром, значительная часть облигационного капитала шла па уплату за рельсы и подвижной состав заграничным заводам, мизерная часть капитала шла на заработную плату (см. примеч. 106), а главный куш оставался у концессионеров.
99 Кусково — некогда знаменитая усадьба Шереметевых. По словам П. Бессонова (Прасковья Ивановна Шереметева. Ее народная песня и родное ее Кусково. М., 1872), в праздники число гуляющих в Кускове доходило до 50 000 человек.
100 Интересные данные о французских железнодорожных компаниях в России (Grande soci?t? de chemins de fer Russes) находим в «Воспоминаниях» A. A. Ауэрбаха (Исторический вестник. Т. 101. С. 762 и ел.).
101 речь идет о Коломенском чугуно-медно-литейном и механическом заводе, построенном в 1862 г. инженером Г. Е. Струве. В 1871 г. управление заводом перешло в руки акционерного общества.
102 Дедново (или Дединово) и Белоомутово — села Зарайского уезда, Рязанской губернии в 20 километрах ниже устья реки Москвы.
103 Полуразрушенный рязанский кремль — для Прыжова символ подавления «Москвой» местных народоправств и замены их «присутственными местами» или «губернией». В Прыжове здесь говорит не только ревнитель древностей, но и приверженец России федеративной, децентрализованной. Отсюда, порой, и некоторое увлечение такими местными особенностями, которые можно признать скорее провинциальными «идиотизмами», чем симптомами прогрессивными, как то, например, что подмосковный извозчик одет по форме, а рязанский просто «в обыкновенной поддевке», и тому подобные мелочи, которым Прыжов склонен придавать значение преувеличенное. Что до крупного различия, на которое он указывает, а именно, что «около Москвы и в ней самой каждый лавочник — кулак, каждая большая деревня или село после 19 февраля находится в полной власти кулака... а в Рязани, говорят, этого нет», то
232
233
Прыжов здесь не учитывает того, что процесс расслоения в деревне близ крупных центров, естественно, шел быстрей, чем в провинции, но что процесс этот один и тот же, и принципиальной разницы здесь нет. Вообще Прыжова-этнографа здесь должен был бы корректировать Прыжов-исто-рик.
104 Калибер — слово областное (Московской губернии); означает — простые дрожки, не пролетные, а долгие на малых рессорах (Даль).
105 Из частных железных дорог Московско-Рязанская была, особенно до 90-х годов (времени установления на дороге правительственных тарифов), самой доходной. Ее выгодное положение давало ей в течение долгих лет монополию на хлебные грузы на протяжении большого пространства черноземной полосы и возможность держать высокие тарифы на хлебные, лесные и другие грузы,— тарифы гораздо более высокие, чем на железных дорогах, к югу и востоку от нее, служивших ей питательными ветвями.
106 в связи с этими арифметическими выкладками, касающимися рентабельности дороги, кажется очень странным заявление Прыжова в «Исповеди» о том, что он вынужден был отказаться от своей службы на железных дорогах, так как «едва знал арифметику». Мы полагаем, что Прыжов говорит там об «арифметике» особого порядка, «арифметике», вернее, даже двух «арифметиках», пышно тогда расцветавших на железных дорогах: «арифметике» железнодорожных заправил и «арифметике» железнодорожных рабочих. Вспомним, что это было как раз то время, когда молодой русский капитал, почувствовав, что феодальные узы не в состоянии больше сдерживать его натиска и что ближайшее будущее за ним, стал совершать хищнические набеги на все отрасли народного хозяйства, и больше всего на новое железнодорожное строительство. «Средним числом концессии выдавались по такой цене за версту, что в карман входило около 50 тысяч рублей за каждую версту... ну, а 500—600 верст концессии — это, кроме процентов дохода, составляло «маленькие» капиталы в 25—30 миллионов рублей в виде запасов» (Мещерский В. П. Мои воспоминания. СПб. 1897. Т. II. С. 122). Это — одна «арифметика». А вот — другая. По официальному докладу тогдашнего ревизора Мясоедова, землекопы за полгода каторжной работы получали в среднем 19 рублей, т. е. три рубля в месяц. В частности, тот район, где служил Прыжов, был особенно тяжелым. «Это был самый несчастный народ во всей русской земле, который походил скорее не на людей, а на рабочий скот, от которого требовали в работе нечеловеческих сил, без всякого, можно сказать, вознаграждения» (Русская старина. 1901. Кн. VII. С. 39). Вот в этих-то двух «арифметиках» увязать, к удовлетворению хозяев, концы с концами Прыжов не смог и вынужден был от службы уйти. И мы считаем неслучайным обстоятельством, что именно с этих путей Прыжов свернул на иные пути, пути революционные. Прыжова с его, как он выражается, «историческим пониманием» именно железная дорога привела к локомотиву революции.
 
Сайт создан в системе uCoz